**1960-е. Анна.** Она узнала о письме случайно, вытряхивая пыль из кармана его пиджака. Аккуратный конверт, духи "Красная Москва". Мир в её кухне с кружевными занавесками вдруг замер. Она молча положила его обратно, продолжила гладить сорочки. Измена была тихой, как отсвет чужого окна в вечернем чайнике. Говорить? Скандалить? Её место — дом, дети, обед в пять. Она стиснула зубы и спрятала боль в самый дальний ящик комода, под стопку накрахмаленных салфеток. Предательство стало ещё одной невидимой домашней работой.
**1980-е. Ирина.** Ей сообщила "подруга" на презентации нового "Жигуленка", с сочувствующим блеском в глазах. "Твой Аркадий и та актриса из ТЮЗа... Все видели в "Ялте". Ирина затянулась сигаретой через мундштук, не дрогнув. Позже, в их хрущёвке, заваленной дефицитными вещами, она устроила спектакль. Разбила хрустальную вазу — подарок его начальника. Кричала так, что слышали соседи. Но слёз не было. Её измена была громкой, публичной, почти постановкой. Месть стала проектом: она выбила себе поездку по профсоюзной линии в ГДР, о которой он мечтал. Уехала одна.
**Конец 2010-х. Марина.** Уведомление от банка о покупке в нерабочее время — два билета в Милан. Не её имя в паре. Она, успешный адвокат, закрыла ноутбук, отменила вечерний созвон. Не было ни истерики, ни допросов. Была холодная ясность. Она собрала цифровые улики: скриншоты, выписки, историю геолокаций. Встретила мужа не скандалом, а проектом брачного договора и чётким графиком раздела имущества. Её боль была структурирована в пункты и подпункты. Измена стала юридическим кейсом, который она выиграла, не повышая голоса. Одиночество после — тихим, просторным и абсолютно её.
